|
Дэвид:
Этот ребенок болен, Эмили...
Эмили:
Болен! Он странный, да, возможно...
Да, странный, но не больной!
Дэвид:
Я это делаю не потому что ненавижу его,
ты же знаешь... Он – мой сын!
Я ждал, сколько было можно...
Но что, если он станет опасен?
Эмили:
Чем он может быть опасен?
Ты больше не можешь его видеть,
он воплощает все то, что ты ненавидишь в жизни:
воображение! Жизнь, посвященная воображению!
Присутствие красоты, искусства,
поэзии в этом доме раздражает тебя,
и ты хочешь уничтожить все это.
Дэвид:
Я люблю поэзию так же, как и ты!
Эмили:
... но не в твоем доме!
Дэвид:
Но не в моем доме!
Эмили:
Когда он поднимается в свою комнату,
я вижу, как ты дрожишь!
Я вижу, как ты поднимаешь глаза
в середине фразы, когда ты знаешь,
что он наверху и пишет стихи!
Да, он пишет стихи!
Не говори мне, что это опасно!
Дэвид:
Опасность не тогда, когда он здесь...
Ты знаешь, что он делает, когда уходит?
Ты знаешь, куда он ходит? Кто его друзья?
Эмили:
Я знаю, кто его друзья...
Дэвид:
Кто они? Ты никогда мне не рассказывала!
Кое-кто из соседей говорил мне,
что ты притаскивала домой нашего сына
много раз поздно ночью! Что он был пьян!
Даже хуже того! Ему всего девятнадцать лет!
Что ты скрываешь от меня?
Где ты была два дня назад?
Эмили(нерешительно):
Не знаю, что ты имеешь в виду...
Не знаю, что ты имеешь в виду...
Дэвид:
Вся улица Лаваль слышала, как ты
возвращалась домой в 2 часа ночи!
Эмиль что-то декламировал о
достоинствах вина... Он пьет, он никогда
не моется, он отказывается ходить в школу,
он целыми днями сидит, заперевшись
в своей комнате, и потом он уходит
Бог знает куда... и что делает?
Что он делает, Эмили? И с кем?
Он должен быть наказан,
разве ты не понимаешь?
Эмили:
Кого ты хочешь наказать? Его или меня?
Или себя? Ты не хочешь наказать себя за то,
что никогда не бываешь дома? За то, что никогда
не воспитывал своего сына из-за своего
постоянного отсутствия? Ты хочешь вычеркнуть
из своей жизни живой упрек в нашей
Неспособности создать нормальную семью?
Дэвид:
Что не так с нашей семьей?
Короткое молчание.
Эмили колеблется, прежде чем заговорить.
Эмили(очень мягко):
Отец-англичанин. Мать-француженка.
Дети, вынужденные выбирать между отцом
и матерью. Семья, разделенная надвое с самого
начала, обречена на провал. Ты старался
воспитывать Эмиля на английском,
мой бедный Дэвид, но он погружался во
французский, как только ты выходил за дверь.
За это ты хочешь его наказать? Это поэт,
которого ты хочешь загнать в жесткие рамки,
или это сын, недостойный Ирландии?
Твой сын, французский поэт!
Французский поэт!
Дэвид(очень спокойно):
Должно быть, ты очень устала,
если говоришь мне такие вещи.
Я знаю, что ты не имела ввиду то, что сказала.
Я хочу, чтобы моя семья была счастлива,
но я не хочу, чтобы избалованный ребенок
разрушал все. Он очень болен, Эмили, и он
должен быть изолирован. Он никогда не был
нормальным, ты очень хорошо это знаешь.
Позволь мне забрать его от тебя,
пока еще не слишком поздно.
Он выходит.
|
David:
That child is sick, Émilie...
Émilie:
Malade! étrange, oui, peut-être...
Oui, étrange, mais pas malade!
David:
I’m not doing this because I hate him,
you know... He’s my son!
I waited as long as I could...
But what if he becomes dangerous?
Émilie:
Quel danger peut-il bien représenter?
Tu ne peux plus le voir, il incarne tout ce
Que tu détestes dans la vie: l’imagination!
Une vie consacrée à l’imagination!
La présence du beau, de l’art, de la poésie
dans cette maison te dérange
et tu veux l’écraser.
David:
I love poetry as much as you do!
Émilie:
... but not in your house!
David:
But not in my house!
Émilie:
Quand il monte dans sa chamber,
je te vois frissonner!
Je te vois lever les yeux
au milieu d’une phrase que tu sais
qu’il est là-haut et qu’il écrit des vers!
Oui, il écrit des vers!
Ne me dis pas que c’est dangereux!
David:
The danger is not when he’s in here...
Do you know what he does when he leaves?
Do you know where he goes? Who are his friends?
Émilie:
I know who his friends are...
David:
Who are they? You never told me!
Some neighbours told me that they
saw you bringing our son back many times,
late at night! That he was drunk!
Even worse than that! He’s only nineteen!
What are you hiding from me?
Where were you, two days ago?
Émilie(hésitante):
I don’t know what you mean...
I don’t know what you mean...
David:
All Laval street heard you coming back
at two o’clock in the morning!
Émile was reciting something about
the virtues of wine... He drinks, he never washes,
he refuses to go to school,
he shuts himself in his room for days
and then he goes out, God knows where...
and doing what?
What does he do, Émilie?
And who does he do it with?
He has to be punished, don’t you understand?!
Émilie:
Qui veux-tu punir? Lui ou moi?
Ou toi-même? Veux-tu te punir toi-même
de n’être jamais là?
De n’avoir jamais élevé ton fils parce que
toujours absent? Veux-tu éloigner de ta vue
le blâme vivant de notre incapacité à former
une famille normal?
David:
What’s wrong with our family?
Court silence.
Émilie hésite avant de parler.
Émilie(très doucement):
Un père anglais. Une mère française.
Des enfants forcés à choisir entre
père et leur mère.
Une famille coupée en deux dès le départ,
vouée à l’échec. Tu as essayé d’élever Émile
en anglais, my poor David, mais il se mettait
au français dès que tu passais la porte.
Est-ce de ça que tu veux le punir?
Est-ce le poète que tu veux enfermer
dans une institution ou un fils indigne de l’Irlande?
Your son, a french poet!
A french poet!
David(très calmement):
You must be very tired to say
such things to me.
I know you don’t mean what you just said.
I want my family to be happy but I don’t want
that self-indulgent brat destroying everything.
He’s a very sick child, Émilie,
and he must be put away.
He never was normal, you very well know it.
Let me take him away from you
before it’s too late.
Il sort. |
