В: Добрый день. Добро пожаловать на "Sentiers secrets". Меня зовут Сюзи Тюркотт, я буду с вами до 15:30. Сегодня я предлагаю вам встречу, которую я провела на прошлой неделе с Даниэлем Лавуа. Он пришел рассказать нам о спектакле, который представит в феврале в качестве дополнения к своему недавно вышедшему альбому под названием "Mes longs voyages". Но прежде чем окунуться в эту встречу и в новое творение, я предлагаю вам перенестись на несколько лет назад, в мир "Нотр-Дам де Пари", потому что Даниэль Лавуа скоро улетает, чтобы снова взяться за роль, которую он играл с момента создания этого творения пера Люка Пламондона. Мы послушаем "Tu vas me détruire". Я выбрала ее потому, что в начале этой встречи, прежде чем погрузиться в новое творение, он рассказывал, что снова будет играть Фролло в новой постановке.

Звучит "Tu vas me détruire".

В: Я не пел ее уже 15 лет. Так что я снова начал прорабатывать арии и осознал, что пою совсем не так, как раньше. Я подхожу к ним по-другому, персонаж Фролло 1998 года сильно отличается от того же самого персонажа 15 лет спустя, так что я подумал: "Надо же! Интересно". Поэтому, когда мне сказали о возобновлении "Нотр-Дам де Пари", это соображение повлияло на мое решение, так как я понял, что могу привнести что-то новое, почувствовал, что могу раскрыть свой персонаж по-иному. Могу сделать Фролло более злым и разочарованным, но в то же время более уязвимым, несущим на себе груз долгих лет самоограничения, отказа от любви. Внезапно в нем вспыхивает страсть к юной цыганке, он совершенно не понимает, что происходит, не понимает, как реагировать, и, понятное дело, реагирует наихудшим способом из возможных. Ну, так это не было бы мелодрамой без наихудшего развития событий, когда в конце все умирают!

В: С текстом так же, приходишь к другому его пониманию, в некотором роде как с текстом "Avec le temps", который в молодости понимаешь иначе, чем сейчас. Так ли это?

Д: Конечно, сейчас я подхожу к нему иначе. Вес слов изменился, я расставляю акценты иначе и в других местах. Надо сказать, в истории "Нотр-Дам де Пари" взгляд на вещи достаточно устаревший. Виктор Гюго, как-никак, это конец 19 века. Манера выражаться у него почти что карикатурная для нынешнего времени. Читаешь Диккенса, Бальзака или других авторов той эпохи и осознаешь, что мы сейчас говорим совсем иначе, их речь выглядит почти смешной. Но есть в них нечто фундаментальное для ума и души людей, тут не смухлюешь. Даже чувствуешь определенное удовольствие, играя вот так карикатурно, потому что можно зайти дальше, чем обычно. Определенно, играть Фролло, персонаж "Нотр-Дам де Пари", на современный манер так не будешь. Но музыка и текст обязывают нас быть более мелодраматичными. И это не неприятно. Это здорово.

В: Да. Теперь послушаем инструментальную пьесу, открывающую альбом, звуковой пейзаж, созданный сыном Даниэля Лавуа, Жозефом Дюбук-Лавуа, "Baby boom". Потом – встреча, на которую Даниэль Лавуа согласился, чтобы рассказать о своем новом альбоме.

Звучит "Baby boom".

В: Вы узнали голос Даниэля Лавуа. Мы здесь, чтобы поговорить о его новом альбоме. Даниэль, альбом начинается звуковым пейзажем, созданным твоим сыном?

Д: Да.

В: И заканчивается он такой же "атмосферной музыкой", словно создавая чудесный экран для твоих песен.

Д: Разумеется. Когда я выбирал песни для альбома, мне показалось, что чего-то не хватает. Я заканчивал турне со своим сыном, который занимается электро-акустической музыкой, и подумал: "Почему бы ему не сделать что-нибудь для меня?" Что-то вроде "закуски" для альбома. И я предложил ему сделать некое резюме 20-го века до моего рождения, потому что следом идет "Ceci est moi", мое появление на свет. Так любопытно рыться в интернете, искать звуки, находить музыку, находить самые разные вещи для создания атмосферы. И он склеил все это вместе, создал нечто новое. Когда я в первый раз послушал, у меня аж мурашки побежали, я подумал: "Бог мой, просто пейзаж, без музыки и слов, а ведь как пробирает! Да это же отлично подходит для начала альбома". Поэтому я попросил его и завершающую композицию тоже сделать.

В: Названия он сам выбрал? "Baby boom" и "Stixx"?

Д: О, мы придумали их вместе.

В: Да.

Звучит "Stixx"

В: И теперь мы подходим к "Ceci et moi". Название вызывает у меня религиозные ассоциации – «вот мое тело, вот моя кровь». В основе своей это очень религиозно. Да и в самом тексте - "это я и бесконечность, это ты и бесконечность".

Д: Слушай, там, конечно, много говорится о религии, потому что в моем детстве религиозное влияние было очень сильным. Я родился в маленькой католической деревне в Манитобе, в очень маленьком и замкнутом сообществе, где религия была очень важна. Как рассказывается в песне, я действительно служил мессу, когда мне было семь лет, уходил зимним утром служить мессу, а идти было далеко и холодно. Но моей матери было очень важно, чтобы я служил мессу, так она спасала мою душу, а может, отчасти и свою, поэтому, конечно, эта тема занимает много места в этой песне, но я никогда не проводил параллелей с церковным "вот моя душа, вот мое тело" в мессе. Но это забавно.

В: Еще там присутствует ваш дедушка, лежащий мертвым в гостиной, где стоит пианино.

Д: Это чистая правда. Это была первая смерть, которую я увидел в своей жизни. Я не знал смерти, не знал, что это такое. Да еще и мой дедушка, которого я любил больше всего, ведь это он растил меня, я вырос с ним, так как мой отец держал универсальный магазин, работал там целыми днями. А дедушка был на пенсии, и я был его первым внуком, он проводил со мной все время, гулял со мной, знакомил со своими приятелями. Мы вместе работали в саду, гуляли по деревне, я часто-часто-часто ужинал у него, он был очень близким мне человеком. Когда он умер, это было страшным ударом. Но в то же время я помню удивительное чувство покоя, когда он лежал в гробу рядом с моим пианино. На самом деле с его пианино, он постоянно играл на нем. Мне тогда было десять лет. Он действительно был очень важным человеком в моей жизни.

В: И этот образ серой руки...

Д: Я пошел смотреть, увидел дедушку, и моя тетя предложила: "Можешь коснуться его, если хочешь". Я сказал: "Я могу его потрогать? Мертвых же нельзя трогать." Она ответила: "Можно, можно. Он же был твоим дедушкой. Как будто это он и есть". Я коснулся, и его рука правда была серой и холодной. Не такой, как раньше.

Звучит "Ceci est moi".

В: Заставляет задуматься о ритуале, когда оставались с мертвыми рядом, когда они ушли. Сейчас от него избавились.

Д: От него попытались избавиться, а не следовало бы. Не следовало бы, потому что это часть жизни, такая же важная, как рождение. Оборотная сторона, такая же естественная, как рождение. Я знаю это, так как близко сталкивался с ней в последние годы. У меня бывали ситуации, когда я считал, что моя смерть очень вероятна, и, к моему большому удивлению, она меня не ужасала. Не пугала меня. Подходила вежливо и с улыбкой, не была злой. И я осознал, что не надо бояться смерти, да, ее не стоит бояться. Впрочем, я много говорю о смерти на этом альбоме. Не как о чем-то пугающем. Я стараюсь говорить о ней безмятежно, несколько отстраненно и даже с нежностью.

В: В "Ceci est moi" есть еще одно важное место - вокзал, автобус, и вокзал можно связать со смертью.

Д: Можно, конечно. Ведь война тесно связана со смертью. Но там я говорю о своем отце, ушедшем из нашей маленькой деревни. Мы жили в маленькой деревне посреди прерий, в 250 км. от Сен-Бонифаса, не поддерживая никаких или почти никаких контактов с городом, особенно в то время. И вот однажды он оказался на корабле, который участвовал в войне против Гитлера. Он встречался лицом к лицу со смертью, потому что корабли часто топили. Для меня это очень сильный образ - образ моего отца, ушедшего воевать в 19 лет. Он был так молод, и он покинул свою деревню, чтобы пережить этот кошмар.

В: Вокзал присутствует и на иллюстрациях к альбому, в середине, на фотографиях.

Д: Да-а, но-о... Я говорю об этом мимоходом. Я не испытываю желания говорить о войне, она мне отвратительна. Я стараюсь не говорить о ней больше необходимого.

В: Я говорила о вокзале как о месте ухода.

Д: Да. У нас в Данри чертовски красивый вокзал. Большой вокзал с огромной привокзальной площадью. Туда можно было ходить каждый день, что мы почти всегда и делали. Смотрели, как приходят поезда. Был один пассажирский поезд, который приходил в нашу деревню, люди выходили, выходили торговцы, поезд приходил каждый день в 5 часов. Это было одновременно и потрясающе классно, и ужасно страшно, потому что там был здоровенный паровоз, издававший невероятный шум и грохот. Помню, мне несколько лет снились кошмары с паровозом. Но этот вокзал был настоящим центром деревни, и он был сказочно красив.

В: Двигаясь дальше по альбому, находим "La nuit je mens", которая была эмоциональной вехой, по меньшей мере для меня. Там столько образов, даже если я слушала ее, скажем, пару тысяч раз, все равно там настроения, которые так будоражат, и когда переслушиваешь ее, всегда слышишь что-то другое.

Д: Это одна из тех песен, в которых, как мне кажется, каждый слышит что-то свое. Не найдешь человека, который услышит в ней то же, что и ты. Помню, мой сын, когда я пел ее во время турне ROSEQ, спросил меня: "О чем она, папа? Ничего не понимаю. Не знаю, о чем ты рассказываешь". Надо сказать, мой сын все же не француз. Я ответил: "Слушай, вложи в нее то, что хочешь". Еще есть магия музыки. Я всегда настаивал, что не надо объяснять мои песни людям, потому что мне не хочется этого. Мне не нравится в клипах прежних лет то, что там дается образ песни, и, как следствие, люди втиснуты в этот тесный образ, в то время как песня должна быть огромной, как мир, и каждый должен иметь право видеть в ней все, что хочет.

В: Тебе доводилось встречаться с Башунгом?

Д: Да, много раз. В то время он раскручивал, кажется, "Gaby" или "Ma petite entreprise", где-то в то время, а я занимался во Франции "Ils s'aiment" и "Tension, attention". Мы делали турне, устраивали гала-дискотеки вместе, он был молод, и я был молод. Так вот и встречались, в гримерках. Приглашали друг друга выпить, несколько раз вместе обедали. Он был очень незаметный и робкий, да и я тоже, поэтому разговаривать вдвоем не слишком получалось. Две застенчивости рядом. Но вроде мы считали друг друга приятными людьми.

Звучит "La nuit je mens".

В: Среди перепевок также есть Ален Лепрест с "Une valse pour rien". Ты же хорошо знал его, потому что он писал для тебя песни.

Д: Да.

В: Должно быть, не по себе становится, когда поешь песни того, с кем был знаком, и кого уже нет?

Д: Вовсе нет. Наоборот, приятно и очень здорово. Особенно эту песню, которую я всегда считал самой грустной песней в мире, потому что эта капитуляция. Я знал поэтическую капитуляцию Алана перед небытием, это была полная капитуляция. Это ужасно грустная песня. Мне всегда казалось, что зря он не вложил в нее нежность, и всегда хотелось спеть ее так, чтобы добавить в нее ту нежность, которую, возможно, он не осмелился добавить. И мягкости, потому что это очень мягкая и нежная. Капитуляция в ней происходит безмятежно и замечательно отстраненно. Мне действительно очень хотелось спеть эту песню. Я давно пою ее в своих сольных спектаклях, но тут я осмелился записать ее на диск.

Звучит "Une valse pour rien".

В: Первая песня с альбома, которую мы услышали, была "J'oublis jamais, jamais d'aimer", написанная Джеффом Мораном. Тебе уже доводилось сотрудничать с Катрин Мажор?

Д: Да.

В: Что привело тебя к Джеффу?

Д: Мы с Джеффом часто оказывались рядом за кулисами – во время шоу, где я играл с Катрин, выступали вместе в телепередачах, нам очень нравилось болтать вместе, говорить, спорить о том, о сем. И неизбежно, когда встречаются два человека, которые пишут песни, они всегда говорят друг другу: "Почему бы нам не написать песню вместе?" Джефф сказал: "Почему бы нам не написать песню вместе? Хорошая ведь идея". И однажды я написал Джеффу письмо, говоря: "Джефф, я хочу песню написать. У тебя ничего для меня не найдется?" И он прислал мне несколько строк этой песни. Я ими буквально загорелся, тут же прислал ему музыку, которую в них услышал. Он прислал мне следующие строчки, и к концу дня у нас была песня. Понятно, что потом еще месяц мы дорабатывали ее, я говорил: "Нет, вот так говорить нельзя, а вот тут я предпочел бы по-другому". И наконец, мы собрали все это в песню. Получилась "J'oublis jamais, jamais d'aimer". Сначала она называлась "J'oublis jamais d'aimer", но я сказал: "Нет, тут надо добавить второе "никогда", потому что мне кажется, оно добавляет детскости, добавляет нежности и наивности. Мне кажется, что персонаж, поющий эту песню, обладает наивностью перед лицом любви и полностью отдается ей".

Звучит "J'oublis jamais, jamais d'aimer".

В: Одна из самых знаковых песен, которые существуют в нашей эмоциональной жизни, это "Avec le temps".

Д: Да.

В: Я слышала, что в одном из интервью на Радио-Канада ты сказал, что впервые услышал эту песню в молодости.

Д: Да.

В: Проходя через любовный опыт всей нашей жизни, мы с течением лет слышим ее по-другому.

Д: Совсем по-другому. И все же, как я только что говорил, даже если мой диск - это диск для взрослых, то он все равно, наверное, требует нескольких лет опыта, чтобы понять все, что там есть, понять этот "материал". Но я помню себя молодым, 18-летним, когда я услышал "Avec le temps", она глубоко тронула меня, даже если я совершенно не понимал, о чем она. Но что-то тронуло меня в ней, мучительно бередило душу. Я хотел спеть эту песню. Каждый раз, когда я пытался, мне казалось, что у меня не выходит. Мне не удавалось достаточно глубоко проникнуться ею, а в этот раз я почувствовал, что, кажется, у меня получится. Я достиг определенного возраста, у меня были большие неприятности в жизни в последние несколько лет, теперь я могу ее петь. Что я и сделал.

В: Там есть и привязанности, и расставания, и безразличие, а?

Д: Да. Когда я пел ее во время ROSEQ, пел перед публикой, я говорил: "Это потрясающая песня о любви". Она не мрачная, какой ее некоторые видят. Не мрачная. Просто конец огромной любви. С привкусом горечи. Я всегда чувствовал в ней горечь, как всегда бывает, когда страстно любишь, а потом любовь заканчивается. Но прежде всего, как мне кажется по тексту, не любовь к женщине, которая ушла, вызывает то разочарование, которое он чувствует в конце истории.

Звучит "Avec le temps".

В: Этот альбом сделан с Ги Сент-Онжем. Я недавно встречалась с Ги Сент-Онжем. У него дома веет умиротворением, и место, где вы работали, Лё Авр или «музыкальный Лё Авр», где почти Тихий океан, создан для творчества.

Д: Замечательное место! Конечно, Ги любит Иль-о-Кудр. Я работал там чуть-чуть, но не так уж много. Я предоставил Ги работать самостоятельно, потому что от меня до него все же шесть часов дороги, я не мог ездить к нему каждый день. Время от времени надо было приезжать, чтобы сделать свои замечания, он присылал мне свои аранжировки по мере их создания. Вперые я пустил дела на самотек, потому что я вообще склонен быть очень близко к тому, что происходит с альбомом, а тут я сказал Ги: "Давай ты сам". Время от времени я внимательно просматривал и говорил: "Это не годится. С этим мне неуютно". Мы быстро притерлись, да к тому же мне выпала удача ездить на Иль-о-Кудр, гулять по нему, потому что когда я приезжал на Иль-о-Кудр, то оставался там у Каролин Дебьен, в "Капитанской гостинице". Так что я баловал себя время от времени этой поездкой.

В: Среди прочих перепевок есть песня, которую люди знают, наверное, меньше других, ключевая песня альбома. Феликс Леклер, "Mes longs voyages".

Д: Не то что меньше, а вообще не знают. Многие мои друзья певцы, которые хорошо знают Феликса, восторгаются Феликсом, не знают эту песню. "Не знаете? "Mes longs voyages" Феликса? — Нет, не знаем". Не самая известная песня из его репертуара. Может, он никогда или почти никогда не пел ее на сцене. Я узнал о ней потому, что играл роль Феликса. Одна из песен, которые я должен был петь. Я выучил ее, спел ее, много работал над ней. Она тронула меня, поразила до глубины души, она очень подходит ко мне — песня отшельника и нелюдима. Феликс был довольно необщительным, и его отношения в жизни к школе, иезуитам, женщинам, его разочарованность в некоторой степени в славе — немного похожи на мои. Все это есть в этой песне. И еще это красивая песня о любви.

В: И у тебя так с каждой выбранной тобой песней других авторов? В самом деле существует такое близкое сходство?

Д: Разумеется, я выбирал близкие мне песни. Я делал каверы не для того, чтобы на альбоме были хиты, потому что я выбрал песни, у которых, возможно, никогда не было ни единого шанса стать хитами. Я действительно выбирал песни, которые были бы очень-очень близки мне, и которые я считаю очень красивыми песнями. Красивых песен не бесконечное множество, их только несколько. И это к счастью, так как заставляет нас продолжать искать ту самую красивую песню и тот самый совершенный альбом. И мне кажется, что выбранные мной песни очень красивы.

Звучит "Mes longs voyages".

Реклама.