 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
|
|
|||||||||||||
| Я и мои песни | |
| Moi, mes chansons Дата выхода интервью: 2000-07-01 |
|
| Оригинальный текст интервью | |
|
Даниэль, музыка в твоей жизни, она уходит очень-очень далеко, фактически в твое раннее детство... Даниэль Лавуа: Да, она уходит корнями в мое самое раннее детство. Мне было три года, когда я уже слушал оперу с моей матерью, которая была страстной поклонницей классической оперы. У нас было много целых опер, она занималась со мной, мы слушали вместе и следили за текстом по либретто. Так что я помню, что уже в три, от силы в четыре года я пел оперы с моей метерью. Она настаивала на занятиях пением, ну и потом я сам находил это потрясающим. Моя мама была певицей, она пела в хорах. Она даже спела в хоре Оперы Виннипега, это была мечта всей ее жизни. Когда они уехали из деревни, чтобы жить в городе, моя мать сразу занялась тем, что всегда мечтала сделать – пошла на курсы пения. Она брала уроки пения до тех пор, когда она смогла принимать участие в большом хоре Оперы Виннипега. Она спела в двух операх и я уверен, что это были кульминационные моменты ее музыкальной жизни, потому что это была огромная мечта, которая сбылась. Так что она должна гордиться своим сыном? Даниэль Лавуа: Ну, я не знаю… Ее надо спрашивать. Думаю, да. Думаю, да, родители всегда гордятся, когда их дети добиваются успеха, да и вообще, я был неплохим сыном, несмотря ни на что. А ты, у тебя было классическое музыкальное образование, как это произошло? Даниэль Лавуа: Я начал брать уроки фортепиано у монахинь моей деревни, когда мне было пять лет. Моя мать всегда мечтала о том, чтобы брать уроки игры на фортепиано, но у нее никогда не было такой возможности, потому что она жила далеко от деревни, так что я начал этим заниматься, по-настоящему не зная, понравится мне это или нет. Помню, что я ненавидел это на протяжении многих лет по одной простой причине – мне нужно было каждый день ходить на эти уроки к сестрам, потому что дома у нас не было пианино. Поэтому каждый день, когда приятели шли играть, я должен был брать все, что нужно для занятий музыкой, потом идти полкилометра до монастыря к сестрам и потом учиться играть на пианино. И еще два дня в неделю были дополнительные уроки и не могу сказать, что это мне очень нравилось. Но у меня был очень хороший слух, учился я очень быстро, так что я занимался уж не знаю, семь, восемь лет на фортепиано и под конец восьмого года я посчитал, что более или менее умею читать, поскольку я все ловил на слух. Все кусочки. Преподавательница читала их один раз для меня, играла один раз на пианино, я ее слушал и мой слух запоминал партию и так их учил. Я мог читать, но недостаточно хорошо. Сыгрыв один раз, я расшифровывал кусочек один или два раза и потом уже знал его наизусть. Это привело к тому, что я так и не научился читать и сейчас, сейчас получается... вот... уже тридцать пять лет, сорок лет, как я занимаюсь музыкой и могу расшифровать партию, любую, но я учу ее наизусть. И с другой стороны я очень сожалею об этом, потому что одна из тех вещей, что мне бы хотелось уметь в жизни, это читать музыку, взять сочинения Шопена или Баха и сразу прочитать. Мне кажется, я просто нетерпелив, потому что начиная с нуля, чтобы выучиться читать, я занимаюсь день, два, три, а потом начинаю писать музыку и забываю, что я тренируюсь совсем в другом, а потом полностью погружаюсь в другое занятие. Так что у меня действительно нет необходимой концентрации внимания, чтобы выучиться читать музыку. Музыкальные влияния на тебя сильно изменились с годами. Ты помнишь, что было в самом начале? Ну, была классическая музыка, когда ты был совсем маленьким, потом, возможно, все менялось с течением времени. Подростком, наверное, слушал рок-группы, возможно, Beatles? Даниэль Лавуа: Да, Beatles… Les Beatles, Paul Simon, Gordon Lightfoot, Joni Mitchell, Hank Snow, Hank Williams.. Кантри. Даниэль Лавуа: Все то, что я встречал и что меня интересовало. Помню, моя мать купила коллекцию дисков музыки мира (в то время продавалось много коллекций, самые разные наборы за пятнадцать пиастров) и тогда я открыл для себя каллипсо, музыку Антильских островов, африканскую музыку. Мне всегда были чрезвычайно интересны все формы музыки, без исключения. Когда мне что-то нравилось, оно мне нравилось, и это так и осталось. Осталось навсегда. Сегодня ты слушаешь что-то особенное или почти все, что достигает твоих ушей тем или иным образом? Даниэль Лавуа: Я очень разборчив, что говорится, люблю хорошую музыку, то, что хорошо сделано, что звучит по-настоящему и когда я чувствую, что музыканты вполне владеют своей профессией. Не люблю поддельную музыку, сделанную только ради того, чтобы продать диск, музыку, которой не хватает искренности, “пластмассовую” музыку, музыку ради прибыли, так что у меня есть тенденция последние годы, во многом благодаря моде, которая, похоже, возвращается, много слушать музыку мира. Очень люблю танго, индийскую [или индейскую? indienne может означать и то и то], просто обожаю, арабскую музыку, кельтскую, в последнее время кубинскую, которая стала очень популярной, но я нахожу ее потрясающей, бразильскую, южноамериканскую, мексиканскую, музыку... Вся эта музыка всегда завораживает меня и мало-помалу мы находим качественные диски, приходящие отовсюду и это делает меня очень счастливым. Также это обогащает душу, заставляет путешествовать. Даниэль Лавуа: Это побуждает нас путешествовать, носит нас по разным местам, и это то, что музыка и должна делать, побуждать нас переживать невероятные эмоции и впечатления. Даниэль, в каком возрасте ты решил писать музыку, решил, что это будет твоей профессией? Даниэль Лавуа: Никогда по-настоящему не решал. Если хочешь знать правду, когда я был молодым, то никогда не думал, что сочинение музыки станет моей профессией. Я знал, что в музыке существует много трудностей и занимался ею, когда не мог найти другую работу, я говорил себе « ладно, буду писать музыку », всегда так получалось … Зачем работать, когда можно развлекаться? Даниэль Лавуа: Зачем работать, когда можно развлекаться. Я уверен, что из-за своей природной лени в конце концов я стал музыкантом, всегда возвращался к музыке, потому что это то, что у меня получалось делать лучше, то, что было проще всего. В начале 70-х ты был пианистом в кафе и пиано-барах, это само по себе было полезно. Именно тогда ты переехал в Квебек. Ты ездил в турне по кафе, играл там … Даниэль Лавуа: Я приехал в Квебек с группой музыкантов с намерением воспользоваться очень хорошей репутацией квебекских девушек, пить, веселиться на вечеринках так долго, как это будет возможно. Нам всем было по двадцать лет, двадцать один и наша цель была как можно лучше поразвлечься. Надеюсь, в то время вы все же не были разочарованы? Даниэль Лавуа: Ну, немного. Репутация квебекских девушек оказалась на высоте, но вот турне – нет. Это было очень и очень тяжело. Впервые в жизни я столкнулся с бедностью, это было трудное время. Я всегда жил, окруженный защитой, в колледже, пансионате у иезуитов, удобно и очень надежно. А там я оказался в отелях четвертого класса за десять пиастров в неделю. Когда мы заплатили за инструменты, все остальные деньги уходили на еду, одежду, так что я прожил полтора года в довольно суровых условиях. С другой стороны это то, что заставило меня полностью пересмотреть свое отношение к музыке, потому что я посчитал, что настоящая жизнь забавно отличается от той, что я вел в Виннипеге и Сен-Бонифасе, когда я достаточно легко находил работу в кафе и т.д. Тогда я стал матросом на какое-то время. Я уехал «автостопом» в Европу. Там я пробыл около года и потом вернулся в Квебек, потому что все же скучал по нему. Мне не хотелось возвращаться в Манитобу. Потом я искал работу повсюду и не находил то, что доставило бы мне удовольствие, так что я снова вернулся к музыке. Однажды я заглянул в одно агентство и сказал им «я хотел бы работать музыкантом, что я могу делать?». Они спросили меня «ты умеешь петь?». Я сказал «ну, более или менее». «Ты умеешь играть на пианино?» Я сказал «более или менее». Потом они сказали мне «тогда будешь играть в пиано-баре». Я сказал «что значит играть в пиано-баре?». Они мне сказали «ну, ты будешь петь песни в барах». Я сказал OK. Тогда я вернулся домой, собрал все песни, которые я знал Jean-Pierre Ferland, Gilles Vigneault, Félix Leclerc, Gilbert Bécaud, Charles Aznavour, несколько моих, и переписал это все на маленькие картонки. Две недели спустя я оказался в Бе-Сен-Поль и играл на пианино. Этим я занимался почти год. Год, когда я работал через месяц, потому что мне хорошо платили, я зарабатывал много денег, так что я работал один месяц, потом прекращал, и потом снова возвращался... Чтобы протрезветь, возможно? Даниэль Лавуа: О, нет, больше я не пил много! Мой год рок-н-ролла убедил меня, что это не самое большое удовольствие в жизни. Кульминационная точка моей карьеры – пиано-бар в кафе Сен-Жак, в то время это было очень известное кафе на улице Св. Катерины. И там Иван Дюфрен, бывший тогда директором London, дисков London, услышал меня и нашел, что у меня большие возможности. Он попросил меня сыграть несколько моих песен и решил, что это неплохо. Затем он сказал мне «тебе нужно выпустить диск». И он представил меня Жилю Валикетту. Он сказал мне «поработай с продюсером, потому что ты никогда не занимался этим, записью дисков, значит, тебе нужно работать с кем-то, кто уже выпустил диск». И Жиль Валикетт, это был « мсье Жиль – я классный – Валикетт» в то время, так как он был очень популярен, очень известен и еще у него была страсть к технике. Так что мы сделали первый диск, конечно, вместе. И он прошел незамеченным. Даниэль Лавуа: Относительно незамеченным. Относительно незамеченным. Там была одна песня, которая выделялась на этом диске. Это J’ai quitté mon île. Даниэль Лавуа: J’ai quitté mon île, но она попала на диск чуть позже. Она попала на диск чуть позже по одной простой причине, что когда мы закончили диск, мы насчитали там двадцать девять минут музыки. И Жиль сказал «мы не можем выпустить диск с двадцатью девятью минутами музыки, нам нужно немного больше». Я сказал «но послушай, у меня есть одна песня, которую я люблю и я думаю, что, может быть, она не очень хорошо подходит к этому диску, но ее стоило бы туда поместить». Это была J’ai quitté mon île. Тогда он сказал «давай послушаем, пойдем в студию, сыграешь». Там я взял гитару (в то время я играл больше на пианино) и сыграл J’ai quitté mon île на гитаре. После этого мы подобрали несколько инструментов, это и была версия, вышедшая на диске, впрочем она там и есть. Но это было для выпуска диска и не подходило для радио. Так что единственная песня, имевшая большой коммерческий потенциал, не получила хорошую коммерческую карьеру. Но она единственная, которая осталась. Даниэль Лавуа: Удивительно, что она единственная, оставшаяся из альбома, да. Неудивительно, так как это была лучшая песня альбома. Прекрасная песня. Даниэль Лавуа: Да. Но это также сыграло против будущего альбома, я записал его совсем один, за пианино и еще Ив Лагасе на ударных, потому что у меня больше не было денег. Первый непродававшийся диск исключал вопросы о выпуске второго. Компании-издатели не вкладывают легко деньги во второй диск, когда первый не имел успеха. Так что второй я выпускал сам. Второй – это Berceuse pour un lion? Даниэль Лавуа: Berceuse pour un lion, да. Пластинка. Даниэль Лавуа: Да, так и есть. На этом диске находятся Berceuse pour un lion, прекрасная песня, Dans l’temps des animaux, тоже известная, Commercial pour un jet, Bien chez nous и La vérité sur la vérité. Ты помнишь историю этих песен? Что в них было? Даниэль Лавуа: О, да, это был период полного отказа от иллюзий из-за всего этого, все же я жил, как бы сказать... Мои мечты были немного разрушены … Неприятностями… Даниэль Лавуа: Разочарование из-за неудачи с первым диском. Мне не было горько, но я начал считать, что это другой мир, не тот, что был в колледже иезуитов. Это было начало моего философского периода. И La vérité sur la vérité действительно яркий пример этого. Я пытался найти истину, но посчитал, что ее больше нет и тогда написал La vérité sur la vérité. Я посчитал это еще и забавным, пытался привнести юмор, которого там не было и в конце концов это вышло совсем не забавно. Думаю, что это у меня продолжалось на протяжении нескольких лет. Из этого получились песни, которые были … Возможно, немного циничными? Разочарованными? Даниэль Лавуа: Не циничными, а саркастичными, немного ироничными, нет, не разочарованными, я пытался отыскать в печали мира что-то еще и забавное. Это не всегда было понятно, не всегда было очевидно, но я знаю, что в этом диске по сравнению с другими было много таких чувств. Dans L’temps des animaux немного такая, самая первая песня про экологию, которую я написал, где говорилось о рухнувшем мире, по уши загажен и я пытался сделать ее немного забавной. Больше кажется, что Dans l’temps des animaux была еще и забавной, но еще она была и очень серьезной. И La vérité тоже. Так вот, это была пластинка. Примерно в это же время ты переехал в деревню, в Бос, околок Сен-Ком, где ты написал один из своих лучших альбомов, Nirvana bleu, который вышел через два года, в 79. Сегодня ты все еще живешь в деревне, это важно для тебя, для твоего личного окружения, твоей работы тоже, наверное? Даниэль Лавуа: Да, я очень плохо переношу город. Я очень люблю туда ездить. Люблю проводить там вторую половину дня, вечера, но просыпаться мне надо в деревне. Это, я не знаю... Это что-то обязательное. Что становится легче при жизни в деревне, я хочу сказать, то, что тебя окружает, где у тебя больше вдохновения, где ты сосредотачиваешься? Даниэль Лавуа: Более сосредоточен, я намного более сосредоточен в деревне. Я лчуше контролирую, куда уходит мой день, у меня лучше получается сконцентрироваться и писать. Мне кажется, что лучшие вещи я делаю в деревне, а не в городе. В городе на меня оказывает сильное влияние все, что происходит, и потом все вдохновение, которое скорее выглядит как каракули, как граффити на стенах, оно становится слишком подверженным влиянию и у меня не получается отделить хорошее от плохого, то, на чем надо концентрироваться в любом случае. В то время как в деревне тишина точно позволяет разграничить хорошее и плохое. В Nirvana bleu есть некоторое органичное единство, это диск, который удержался. Ты помнишь состояние духа, в котором ты его писал? Даниэль Лавуа: Да, он был написан в моем доме, в деревне. У меня не было другого желания, кроме как сделать этот диск. Это был период моей жизни с большими потрясениями, очень эмоциональный. У меня был брак, который распадался. Я был мальчишкой, которому в то время было 25 лет, но который тогда года 4 или 5 жил очень бедно. У меня совсем не было денег или почти совсем. Я зарабатывал немного на телевидении, иногда где-нибудь нанимался на неделю-две в пиано-бары, чтобы попытаться выжить. В то же время у меня было благодаря успеху La vérité, и еще Temps des animaux и все, все же были деньги, чтобы выпустить новый альбом, и я решил, что это будет хороший альбом. В любом случае из всех моих дисков есть два или три, которые я действительно еще люблю. Люблю, это значит, что я мог бы их слушать. Я их не слушаю, но я мог бы их слушать, если понадобится и Nirvana bleu один из них. Да, там многие песни красивы, например, Angéline, Sans importance, Mes vacances d’été которые мы и сейчас довольно регулярно слышим на радио, Allume la TV и еще знаменитая Danse du Smatte, но самая красивая и ты всегда включаешь ее в свой спектакль, когда делаешь турне, это Boule qui roule, которая рассказывает в нескольких словах, но я сказал бы, очень точно, о волшебстве и алхимии любви с первого взгляда. Как ты пришел к этому тексту, ты помнишь? Даниэль Лавуа: О, да. Правда? Даниэль Лавуа: Да, да. Моя экс-блондинка, потому что в то время мы уже почти разошлись, уехала к своему приятелю в Монреаль и забрала нашего сына. И я остался совсем один в деревне, помню, как-то вечером я решил пойти посидеть в Сен-Жорж де Бос. У меня было четыре доллара в кармане, я думал, что не смогу пробыть там долго, и я оказался возле одного бара в Сен-Жорж де Бос. Потом я вошел туда, это был маленький тихий бар, где никого не было. Там была официантка, барменша, когда я сидел там, она подошла поговорить со мной, ну и потом мы только этим и занимались. У нее не было никого, с кем можно было бы поговорить, и у меня не было никого, кроме нее. Так что мы говорили друг с другом весь вечер напролет и я вообразил, что влюбился с первого взгляда. Ну а поскольку любви с первого взгляда все же не бывает, я больше никогда не видел эту девушку, все полностью прошло в моем воображении. Но я не знаю, в тот вечер что-то щелкнуло у меня в голове, я вернулся к себе и написал эту песню за ночь. И я понял с этой песней и этой встречей, не знаю, почему, что моя жизнь имеет смысл. Потом, после этого вечера у меня никогда не было проблемы существования. Проблемы жизни и смерти. Я понял жизнь, смерть, существование, вселенную, планеты за одну ночь потрясающего озарения. И я могу сказать, что я больше никогда не знал беспокойства. Тревоги жизни целиком пропали из моей головы и моей души в этот вечер и с этой песней. Не спрашивайте меня как она была написана, как что получается и почему, но я знаю, что начиная с того вечера я живу в полной гармонии с миром. Я не боюсь ни умереть, ни жить, и если небо упадет мне на голову, меня это совершенно не обеспокоит, и это удивительно воплотилось в Boule qui roule. Не знаю, почему. Даниэль, этот диск, Nirvana bleu, вышедший в 79, позволил тебе достичь первого успеха во Франции. Даниэль Лавуа: Ты знаешь, я завоевал большое уважение с Nirvana bleu. Думаю, что в то время во Франции не выходило дисков такого жанра. Вокруг было много людей, слушавших этот диск, которые приходили, чтобы познакомиться со мной. С этим диском я повстречал много французов. Но настоящий успех во Франции пришел значительно позже. Намного позже. Даниэль Лавуа: Намного позже. Но все же ты провел три недели в Париже, в Petit Montparnasse, я читал. Даниэль Лавуа: Да, да, но тогда в зале было всего восемь человек. Скорее на сцене было болььше народу, чем в зале. В 7 часов в театре шла пьеса, а в 9 было мое шоу. Актеры заканчивали что-то около 8 часов, или даже без четверти 9, и мы должны были все установить быстро, быстро, быстро и потом входила публика. В конце нам удалось заполнить Petit Montparnasse. В последнюю неделю мы играли перед залом, заполненным на 50-75% и, возможно, на 100%, это так, но в зал всего помещалось 75 человек максимум, так что нам не приходилось особенно надрываться. И все же это хорошие воспоминания. Даниэль Лавуа: Это очень хорошие воспоминания, да. Я помню, что это был очень плодотворный период. 84 год был посвящен очень важному альбому, Tension Attention, в котором была песня, ставшая знаменитой, Ils s’aiment. Этот альбом – плод сотрудничества с другим автором-композитором, Даниэлем Дешемом, и английским издателем. Даниэль Лавуа: Джон Иден, который только что выпустил два популярных во всем мире хита. Так что это был английский режиссер, очень известный и очень компетентный, мы смогли его убедить заняться реализацией моего альбома в Квебеке. Бог ты мой. Даниэль Лавуа: Мы заперлись в студии PSM в Квебеке, живя в отеле, вдали от детей, от семьи, по-настоящему в лаборатории на протяжении двух или трех месяцев и сделали альбом Tension Attention. Это была очень напряженная работа, и я помню, что мне очень, очень нравилось работать в то время с Даниэлем Дешемом. У нас с ним было удивительное взаимопонимание, мы очень хорошо сошлись, это была подлинная алхимия, ставшая сказочной с таким режиссером. И это привело к тому, что неизбежно, когда есть группа людей, работающих хорошо, которые компетентны, вкладывают душу в работу и действуют вместе во имя четкой. Спустя много лет я получил еще один такой пример с Notre Dame de Paris, где я встретил целую группу очень компетентных людей, хорошо владеющих своей профессией и которые каким-то чудом работают все вместе в одном направлении. Почти безостановочно. Это очень и очень редко, но, впрочем, встречается. Всегда говорят, что хоккейной команде не нужны превосходные игроки, когда все работают вместе, так что представь себе еще и то, что у тебя вся команда отличных игроков, профессионалов, работающих вмест, это невозможно остановить. Это то, что случилось с Tension Attention, и то, что произошло с Notre Dame de Paris 15 лет спустя. Я отлично видел это и чувствовал, я видел и чувствовал эту сплоченную группу людей, где не было ссор, это правда так было, все работали вместе. Тогда Даниэль Дешем впервые стал вашим соавтором. Даниэль Лавуа: Да, я никогда не работал так. И как у вас получалось? Почему тебе нравилось то, что делал Даниэль Дешем или … Даниэль Лавуа: Причина, по которой я решил работать с Даниэлем Дешемом как с соавтором, это то, что половина или большая часть песен были написаны на английском, нужно было, чтобы я перевел их на французский и я часто становился в тупик при переводе. Непонятно … Даниэль Лавуа: Тогда я сказал Даниэлю «нужно, чтобы ты помог мне, я растерялся, я совсем не знаю, что делать», и он давал мне советы. Я нашел его советы очень хорошими и практически отдал эту работу ему. Его помощь часто была нужны, как, например, с Ils s’aiment. Поскольку Ils s’aiment была сначала написана на английском, она называлась Ridiculous Love. Это была очень чувствительная песня и мне никак не удавалось ее перевести. Помню, что я пришел к Даниэлю и сказал ему « Даниэль, посмотри эту песню, у меня уже три куплета, но я не знаю, что с ними делать». И Даниэль спросил «как называется эта песня, как можно перевести Ridiculous Love ?», она гораздо больше нравилась мне на английском. Он сказал « да уж, я посмотрел эту песню и это означает “они любят друг друга”, возьми и назови ее Ils s’aiment». Я сказал «да, но Ils s’aiment, это смешно в качестве названия песни, это совершенно невозможно». Он ответил « нет, когда я слушал ее, мне это не показалось смешным». Я согласился с ним и перевел ее, поработал над ней, потом еще переделал и наконец пришел к согласию с собой, так и получилась эта песня. Это песня, ставшая в некотором роде романтическим гимном для того опасного времени. Даниэль Лавуа: Я был очень сердит в этой песне, даже если так и не кажется, потому что я был очень зол на более старшие поколения, что они мешают молодым жить. Но думаю, так должно быть всегда. Возможно, это было слишком обостренно, слишком резко и во что я более или менее верю, это в то, что те, кто что-то имеет, будут иметь еще больше, а те, кто не имеет ничего, будут иметь еще меньше, и молодые как раз среди тех, у кого ничего нет и они вынуждены сражаться, я уверен, как никогда за место в этом мире. И в этой песне просто говорится, дайте им жить, дайте им любить. И для меня это песня, очень, очень ярко выражающая мою жизненную позицию, даже если на первый взгляд это не так. Это больше, чем просто песня о любви. Даниэль Лавуа: Да, это намного больше, чем просто песня о любви, намного, намного больше. С самого начала это не было песней о любви, это был яростный крик, обращенный к старшим поколениям, которые не дают жить молодым. Но сюда можно вложить самый разный смысл. Она может исполняться немолодыми парами, которые встретились, которые были влюблены, они танцуют и для них это будет песня любви, в то время как это был крик протеста против них. Достаточно невероятно. И, наконец, достаточно любопытно то, что я прочитал об этом, что ты долго не решался петь эту песню, даже что она не должна была попасть на диск. Даниэль Лавуа: Я действительно не хотел, чтобы она была на диске, даже если все говорили мне «надо, чтобы она там была». Я считал ее слишком, правда слишком... для меня это была песня… Слишком тяжелая… Даниэль Лавуа: Слишком тяжелая и слишком... Я слишком выдал себя в этой песне, у меня было сильное ощущение, что открыто слишком много, мне было тяжело ее петь. Ты слишком стыдлив. Даниэль Лавуа: Да, это было очень бесстыдно, все могли видеть это. В конце концов, ничего такого там и не было, но в то время… Я шел издалека, я всегда был очень осторожен и мне было чрезвычайно трудно петь эту песню с правильным настроением и необходимыми чувствами. Меня убедили и при случае я ее спел. И несмотря на это я не верил, что это была песня, которая получит признание, потому что там не было чистого припева, не было нормальной формулы для песни, которая может иметь успех. Но удивительно, 10, 15 лет спустя появилась красивая пара, Belle, еще одна песня, которую ты слушаешь и говоришь «о нет, по радио такое никогда не будут играть, парни, да вы дураки, вы что, правда думаете, что из этой песни можно сделать хит?». Belle из Notre Dame de Paris. Даниэль Лавуа: Belle из Notre Dame de Paris немного похожа на Ils s’aiment. Впрочем, Ils s’aiment в то время стала песней десятилетия, песней любви, нам достались все почести. Сколько людей говорили мне «я помню день и час, когда я услышал эту песню впервые». То есть произошло что-то очень важное, когда люди, некоторые люди услышали эту песню. Разумеется, я очень горжусь этим, тем, что у меня получилось написать что-то такое необыкновенное. Отчасти именно ради этого я занимаюсь своей профессией, ради этих волшебных моментов, которых зачастую очень и очень мало за все время. У меня их было один или два, но я всегда мечтаю о том, чтобы получился третий. Ладно, Даниэль, с Ils s’aiment, Tension Attention ты стал почти героем во Франции, ты действительно стал известен. Даниэль Лавуа: О, да! Когда это только набирало силу, я больше не понимал, что происходит, потому что я настолько привык за пятнадцать лет к суровой жизни, когда надо бороться за все и всегда напрягаться, трудиться, бороться за каждую мелочь. Нужно было биться за каждый шажок, который делаешь, а тут вдруг неожиданно ничего не надо было делать. Нужно было отказываться, отказываться, отказываться. Все было наоборот и я совершенно ничего не понимал, был надолго абсолютно сбит с толку. В конце концов, лучше быть сбитым с толку успехом, чем трудно жить. Даниэль Лавуа: О да, конечно, я очень счастлив, что познал такой огромный успех. Я многому научился, это была огромная отдача в вопросах, вызванных всем этим, отдача в интересных и очень созидательных вопросах. И наконец, это было удивительное приключение. Новый альбом в 86, Vue sur la mer, содержащий такие песни, как Je voudrais voir New-York, ставшая очень известной, Que cherche-t-elle, удивительная песня, Cœur de pomme… Диск, собравший награды на обоих берегах Атлантики, les Félix, les Victoires. Все же ты не был удовлетворен, мне кажется, в то время этим диском, выпущенным в Лондоне. Даниэль Лавуа: Нет, не был. Я был скорее разочарован, потому что очень много времени потратил на то, чтобы найти издателя. И мне выпала потрясающе счастливая карта, этот человек работал, выпускал очень известные диски с Дэвидом Боуи, Дюран-Дюран, это был очень известный англичанин, который, впрочем и очень дорого стоил. Я ждал очень компетентного человека. Но, к несчастью, я нашел как раз человека не слишком компетентного. Так что диск получился не таким, какой бы я хотел. Я хочу сказать, что к счастью, на диске были хорошие песни, которые вывели его на правильную дорогу. Но я слушаю этот диск и тону во всяких мелочах, незавершенностях, говорю себе, что он недоработан, что надо было бы сделать. Знаешь, когда я говорю, что надо было бы сделать, то мне надо слушать свою интуицию, потому что она подсказала мне, что надо работать с Даниэлем Дешемом и Джоном Иденом. В то время мой управляющий и люди вокруг меня говорили мне «нет, нет, тебе сейчас нужно расти», и т.д. И к несчастью, делать было нечего. Я должен был оставаться верным утверждению «если вещь не сломана, не чини ее», а я имел несчастье «чинить, когда еще не сломано». На этом альбоме, Vue sur la mer, есть песня, которую ты выбрал, чтобы рассказать нам о ней, это La villa de Ferdinando Marcos, песня скорее направленная против бывшего диктатора Филиппин. Даниэль Лавуа: Я помню, что начал эту песню на мосту Jacques Cartier утром, проезжая по Монреалю, в воскресенье утром. Была хорошая погода, я слушал новости радио Канады и там объявили, что у Фердинанда Маркоса была вилла на Гавайях, потому что он был изгнан из своей страны филиппинцами. И как подарок ему подарили красивую виллу на Гавайях, и я посчитал это скандальным. Мне это показалось возмутительным, помню, что я имел несчастье остаться за рулем своей машины и начал, я сказал «нужно сказать что-нибудь, нужно написать об этом песню». Так появилась La villa de Ferdinand Marcos. Сегодня ты предпочитаешь, возможно, временно, писать песни о любви. Песни на политические, общественные темы, их не будет? Или никогда не нужно говорить “никогда”? Даниэль Лавуа: Никогда не говори “никогда”, но я действительно думаю, что музыка предназначена для эмоций, больших чувств, и я оставляю, хотелось бы верить, политику политикам и людям, которые занимаются тем, что изменяют мир. А я думаю, что музыка должна лечить раны, а не наносить их. И даже еще больше, я хочу писать песни, которые были бы бальзамом от зла в жизни, а не чем-то, что его подчеркивает. Тогда в 90-х, четыре года спустя, вышел другой прекрасный альбом, Long Courrier, с песнями, ставшими, я бы сказал, классикой, Qui sait?, Jours de Plaine и Chanson de la Terre. Как бы то ни было, там есть озабоченность экологией. Даниэль Лавуа: Это было мое последнее «заявление» о конце мира! Да, но в то же время это песни и о любви, только на этот раз к Земле. Даниэль Лавуа: Да, это правда, думаю, что я до определенной степени смирился с этим. Я принял то, что мир был таким, каким он должен быть и что почти неважно то, что мы пытаемся делать, это ничего не меняет.. Ты выбрал песню Belle, о которой хотел бы рассказать нас, название, которое встречается дважды на этом альбоме. Такое часто встречается в джазе, две версии одного и того же произведения, но в этом случае... В любом случае, для песни это редкость. Даниэль Лавуа: Для меня это песня, которая говорит в некотором роде о смирении. Там есть гнев, но это гнев, смягченный смирением и еще гимн любви женщине, которая долгое время жила среди ужасов и несчастья. Вот о чем эта песня. Она посвящена моей бабушке, которая ждала своего сына, так и не вернувшегося с войны, ждала его до 70 лет с надеждой, что однажды он вернется. Она была уверена, что он вернется, что его корабль не затонул, что ему удалось спастись. Для меня это судьба женщин, которые среди всего этого ужаса и человеческой глупости ждут мужчин, которые всегда уходят воевать, всегда находят убедительную причину стрелять друг в друга, да и наконец, что изменилось? Ничего. Вот это и была Belle, и я очень любил эту песню. Я написал очень мягкую версию и мои издатели сказали мне «нет, нет, нет, это не пойдет, переделай эту песню, сделай ее больше в стиле поп-музыки, чтобы ее можно было слушать по радио». Я ответил «ладно, но я запишу на диск обе». Я сделал другую версию, больше подходящую для поп-музыки, которую можно было бы отдать на радио. Конечно же, на радио она совершенно не пошла, потому что это не та песня, которую можно слушать по радио, абсолютно нет... Вот так и вышло, что на диск я поместил две версии. Даниэль, после всех этих лет ты знаешь секрет, что такое красивая песня? Даниэль Лавуа: Да нет, это одно из чудес нашей профессии, то что этого никогда не узнаешь. Это невозможно знать. Напрасно можно всю жизнь заниматься этим, ты никогда не будешь знать. И это потрясающе, потому что ты всегда ищешь этот неожиданный и волшебный момент, когда все в один миг опрокинется, когда смешное станет возвышенным. Я всегда считал, что наша профессия – это как идти по натянутому канату, и каждый раз, когда ты пишешь песню, это шаг, с которым ты можешь упасть. И это именно то, что бесконечно прекрасно, потому что это волшебство, настоящее волшебство. Все это то, что дает тебе возможность совершить кругосветное путешествие, заставляет плакать людей, заставляет их жить, танцевать, смеяться, уносит их в другой мир. Если это смешное или незначительное, то забывается также легко, как пачка сигарет, неважно, это... Впрочем, Марио, ты знаешь это, ты пишешь песни достаточно долго, чтобы понять все это, мы всегда ищем сами не знаем что, чтобы написать такую песню, которая потрясала бы, даже если ты не понимаешь почему, чтобы хотелось ее слушать снова, снова и снова. Вот. Люди не представляют, насколько это трудно, писать песни. Написать хорошие песни, или выпустить клише, или сделать что-то оригинальное, найти свое, настоящее, это невероятно трудно. Даниэль Лавуа: Я очень счастлив, что это так трудно – написать хорошую песню, потому что именно поэтому остаются только те, кто действительно хочет это сделать и только у них это получится. Ну еще у нескольких счастливчиков, потому что все же часто бывает, что кому-то выпадает миг счастья и удачи, окно, открывающееся туда, где можно понять истину всего существования за пятнадцать секунд и написать божественную песню, но обычно бывает наоборот, мне кажется. Даже для тех, кто пишет песни, работает годы и годы, бывает лишь несколько моментов, когда открывается это окно. Возможно, это и правильно, потому что мы занимаемся этим каждый день, пытаемся это поймать, разводим руки и говорим ему «а ну-ка иди сюда». Потом окно закрывается также быстро. И это самое чудесное в нашей профессии. |
________________________________________________________________________________________________________________
Авторы: Mario Proulx;
Сайт
создан и поддерживается поклонниками Даниэля Лавуа с целью популяризации его творчества info.lavoie@yandex.ru
Авторы переводов: Наталья Кривонос, Алла Малышева, Лиза Смит © Воспроизведение переводов возможно только с разрешения администрации сайта и с указанием ссылки на источник |