Даниэль Лавуа не хотел давать интервью, не хотел, чтобы ограничивали и фиксировали его слова на бумаге, так что, кажется, пришел не очень охотно. "Это абсолютно тоже самое, объяснил он мне по телефону. Все прошло теми же самыми путями, рассказываю всем одну и ту же маленькую историю. Она банальна и также не вдохновляет, как работать на лодке в Китае". В 30 лет Даниэль Лавуа, родившийся в Манитобе, его родной провинции, не спешит. В этом году он отметит шестнадцать лет жизни на дорогах популярной музыки. Он отпразднует их в Монреале, городе, который принял его, где с 1975 года он пытается спокойно делать свое дело. С выходом третьей пластинки, названной Nirvana bleu, Даниэль Лавуа стал сегодня одним из известных глашатаев молодого поколения квебекских авторов-композиторов. Но Даниэль Лавуа не спешит. Сидя по утрам за своим пианино, он мог бы отлично оставаться там весь день, мечтая и забывая, что существует другой мир. Хроническая робость, удвоенная некоторым недоверием, не располагает к откровенности. Большим заявлениям он предпочитает музыку или просто тишину.

Я встретила его не на лодке в Китае, а на улице Жан-Манс в квартире, которая похожа на строительный двор и где он живет только начиная с прошлого июля. До Монреаля и улицы Жан-Манс, Даниэль Лавуа жил в школе в Бос.

До Бос был, конечно же, в Дюнреа, Манитоба. Он родился в Дюнреа 17 марта 1949. Здесь же он проводил длинные часы своего детства, учась играть на пианино с сестрами в деревне. Как похожи истории. Подростком Лавуа забросил пианино и сестер. В то время как молодые квебекцы танцевали на крышах спокойной революции и ходили в Сеже на песни Робера Шарлебуа, Даниэль Лавуа учился у иезуитов в Сен-Бонифас, культурной столице франкофонии канадского Запада. Его родители придерживались мнения, что он должен иметь хорошее и строгое образование. Он серьезно думает стать врачом или миссионером, но когда пришло время делать выбор, он решил в последнюю минуту, что карьере предпочтет приключение.

"Можно было подумать, что это пришло внезапно, но каждый день после занятий в университете я стремился к друзьям заниматься музыкой. Все началось в 14 лет. У меня был друг в Дюнреа, который играл на саксофоне и который любой ценой хотел меня научить на нем играть."

"Фортепиано меня больше не интересовало, так что я раздобыл старый саксофон, вполне соответствующий. Поскольку в Дюнреа было немного музыкантов, которые играли бы на саксофоне, он вскоре попросил меня сыграть эту партию в группе. Это было, конечно, мгновенной славой, все девочки бегали за мной. Я думаю, это был тот момент, когда я подхватил вирус. Я продолжил, несмотря ни на что, мои занятия, я хотел стать учителем у эскимосов, собрать деньги и продолжать занятия медициной. Я был очень честолюбив, ничто не было чересчур красиво, врач, отец Oblat, миссионер в Африке. В конце концов в момент сдачи последних экзаменов я узнал, что друзья собирают группу и собираются ехать в турне по Квебеку. Я бросил все, чтобы уехать с ними."

Это красивое время мира, любви и цветов. Группа, с которой уехал Лавуа, называлась Dieu de l'amour vous aime [Бог любви любит вас]. Управляющий, оригинал, который занимался их делами, выбрал это имя: "Управляющий пообещал нам славу, и этой славой стал отель в Dolbeau. Мы все были большие мечтатели. По-настоящему не думали о карьере, хотели только получать удовольствие и оттягиваться как можно чаще."

"В то время в Квебеке было легко заработать на жизнь, сделав турне по клубам, кабаре и отелям, намного легче во всяком случае, чем в Манитобе. Мы пели по-французски, по-английски, никогда свои собственные композиции. Это было не очень серьезно.

На дорогах Квебека, далеко от Манитобы, от школы музыкальных автоматов Лавуа не теряет настолько присущего ему вдохновения. Именно там он изучает все винтики профессии.

"Я начал сочинять для пианино очень рано. В школе у меня был преподаватель художественной литературы, который нас заставлял писать по стихотворению в днеь. Это был палач в своей работе, но в итоге он всех нас научил писать."

"Однажды я узнал, что Radio-Canada и передача Jeunesse oblige организуют конкурс песни Манитобы. Как раз в это время я аккомпанировал некоторым исполнителям. Никто не выставил себя в категории автор-композитор. Это был выбор - сейчас или никогда."

"Я вернулся к себе, написал свою первую песню и назавтра победил в конкурсе. В песне говорилось об осеннем ветре. Я уже был большим романтиком. Кроме того, я пытался избавиться от этого, но как в поговорке, прогоняй свою природу и она вернется галопом. Сначала я писал по-французски, потом настал день, когда я открыл американских фолк-певцов и я изменил язык и написание. В конце концов я приехал в Квебек и я понял, что если я хочу жить здесь, я должен снова научиться писать по-французски. Это самопревращение заняло у меня два года. В английском языке слова текут естественно, во французском нужно делать полностью другую обработку. Это трудно, но необходимо."

Лавуа добавляет сегодня, что он чистый билингвист и что различные переходы английского и французского никогда не приводили к шизофрении. Первые спектакли, которые он давал в l'Imprévu в Монреале перед целиком франкофонной публикой, свидетельствуют о его большой лингвистической гибкости и пренебрежении к сложностям страны бикультурализма. Я так устроен, ничего не могу поделать. С моими родителями я всегда говорил по-французски, это было очень важно для них, мой отец всегда придерживался мнения, что семья должна оставаться франкоговорящей. За пределами дома, с моими друзьями, конечно же, говорил по-английски. Не нужно строить иллюзий, Манитоба – это не Квебек, французский язык там практически исчез. Молодежь больше не говорит по-французски и их родители стыдятся, что когда-то говорили. Когда меня неожиданно спросили об этом в Монреале, у меня была небольшая проблема с совестью. Я знал, что вопрос языка был очень деликатный. Я заставил себя слушать радио, чтобы отдавать себе отчет, что половина музыкальных программ была англофонной. Тогда я сказал себе, что если они хотят, чтобы я пел по-английски, это их проблема, а не моя. Язык для меня неважен: я считаю, что общение идет между слов.

Даниэль Лавуа живет в Квебеке не для того, чтобы иметь возможность говорить по-французски; он живет здесь ради этих пейзажей и людей: "Я жил в разных местах. Я был матросом, путешествовал по Европе, Центральной Америке, но каждый раз, когда я возвращался в Квебек, там было что-то особенное. Мне нравится, как люди живут здесь."

В 75-м, Лавуа, вернувшись из путешествия, остался полностью без денег и вынужден играть на пианино, чтобы зарабатывать на жизнь. Его управляющий (всегда один и тот же) заставляет его понять, что он должен любой ценой записать 45-tours. Забавно, что песня, называющаяся Marie connue, останется неизвестной, кроме Thetford Mines, где она поднимется на первую позицию списка победителей. В Монреале песня и певец пройдут полностью незамеченными: "я в сущности очень доволен, что ничего не случилось, я не был готов, ни моя голова, ни моя душа. Если было бы нужно, чтобы все пошло, я думаю, что меня застали бы полностью врасплох."

Несколько месяцев спустя Жиль Валикет, который его все-таки заметил на телевидении, заинтересовался им и предложил ему сделать его первую долгоиграющую пластинку. "Валикет был на пике его карьеры, его влияние было очень сильным, то есть на этот раз мы располагали капиталом и средствами производства. Я взялся сразу. Мы сделали диск за десять дней, чересчур быстро на мой взгляд. Но у меня не было права что-то говорить. Диск полностью провалился."

"Несколько месяцев спустя я снова сделал ту же самую ошибку, но на этот раз во Франции с домом дисков RCA, который был очень заинтересован в моем материале. Мы записали четыре песни в студии с Жан-Клодом Ванье, который в то время много работал с Сержем Гейнбургом. Если не считать того, что Жан-Клод сделал аранжировки, не посоветовавшись со мной. Когда я приехал в студию, я больше не узнавал мои песни. Диск не имел успеха, на который надеялись, даже после того, как его крутили несколько недель по французскому радио".

Во Франции, как и в Квебеке, Лавуа всегда стоит слегка в стороне, на границе, не зная, где он находится, опаздывает или торопится, всегда плохо синхронизованный. Вопреки новичкам квебекской песни, немедленно узнающих друг друга и становящихся известными, Даниэль Лавуа должен ждать долгие годы и три пластинки до того, как о нем заговорили. После Marie connue, после A court terme, выпущенного Валикетом, Berceuse pour un lion стал поворотной точкой.

И еще, диск вышел в 1977, но лишь год спустя публика начала уделять ему внимание: "Я не знаю, почему это заняло столько времени. Каждый раз показывается большой корабль, полный проектов, лучших намерений, но все организовано плохо и и все тонет."

"Я задавал себе всевозможные вопросы. Я размышлял целыми днями над поведением, которого мне нужно придерживаться, а что делать не нужно, а потом я себя спросил - зачем? Я делаю лучшее из того, что я могу. Я больше не волнуюсь о будущем. Важно писать, сочинять, у меня не было цели сделать большую блистательную карьеру, приобрести славу и весь этот цирк. Если это случится, тем лучше, если не случится, тем хуже!"

Фаталист, Даниэль Лавуа является им сейчас и, без сомнения, больше, чем нужно. Он отказывается играть в игру, где все принимает другую форму игры, возможно, такую же иллюзорную. Глубина фатализма для него - форма защиты от будущего, гарантия, что чтобы не случилось, ему никогда не сделают плохо и никогда он не будет смешным.

"С Nirvana bleu, думаю, я попытался первый раз уйти от самого себя, быть не таким напряженным. Я часто принимал себя всерьез, вопреки себе самому. Я попытался исправить это и пройти через свои колебания и сдержанность. Кому-то, наверное, это не понравилось, но это или попасть в точку или промахнуться. Важно быть честным с самим собой."

А честность для Лавуа - не заниматься расчетами и сроками. Она проявляется в любое время дня и часто не оставляет ему выбора. "Все, что я хочу сегодня, жить хорошо и полнокровно. У меня нет рецепта, как это определить, я только знаю, когда это получается хорошо."